Скучаю по Коровьеву.

Не приходи, не порти ожиданье.
​

в купе с историей упомянутого в сабже товарища про школу и приезд высшего чина с охами и ахами от преподавателей и на фоне его весьма долгого отсутствия, с моим соскучиванием, весьма гламурно звучит вот это произведение.

Хрестоматийный образ сиротки Ваньки Жукова, отданного в ученье к сапожнику, в наши дни потерял всякую актуальность. Интересно, что бы чувствовал он сегодня? Оставшегося без тятьки с мамкой паренька, несомненно, поместили бы в детдом. Какие бы ощущения испытывал Ванька, находясь в подобном богоугодном заведении? Что бы он отписывал своему любимому дедушке Константину Макаровичу?​

Никто не помнит, когда и при каких обстоятельствах появился в Кунгурском детдоме № 1 Ванька Жуков. Прошлое сироты покрыто мраком. Говорят, родители его отравились алкогольным суррогатом. А достоверно известно только то, что в местной колонии отбывает длительный тюремный срок его дедушка Константин Макарович, криминальный авторитет. Сам Макарыч своего внука с рождения в глаза не видел, но знает о его существовании и поддерживает с ним связь посредством «маляв». Детдомовец, не отличающийся обязательностью, деда уважает и отвечает на его письма исправно.
Дождавшись, когда все обитатели детдома уснули, а из коридора стало доноситься похрапывание дежурной воспитательницы Тамары Ивановны Гэссе, Ванька поднялся с кровати. Озираясь, он начал обшаривать тумбочки в поисках бумаги. Вырвав пару листов из чьего-то дневника, крадучись направился к запримеченному с вечера карандашу. Огрызок грифеля торчал из дырявого кармана «отключившегося» педагога. Ванька, выуживая карандаш, разбудить воспитательницу ничуть не боялся. У нее в ногах валялась опорожненная бутылка водки. Завистливо вдохнув сивушного перегара, сирота потряс стеклотарой над открытым ртом. Три скупые капли спиртного напитка приятно обожгли язык. Облизнувшись, он примостился на соседнем подоконнике, разгладил мятые листы, послюнявил карандаш и начал писать.
«Дорогой дедушка, Константин Макарыч! - скрипел грифель. - И пишу тебе письмо. Поздравляю тебя с днем рождения и желаю всего самого наилучшего. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался». Ванька перевел глаза на темное окно и в его памяти всплыл самый светлый момент жизни: день рождения, который он отмечал на юге три года назад. Тогда весь детский дом выезжал к Черному морю, в Крым. Вместе с ним на отдых в южную здравницу отправилась группа девочек - дочки местных больших начальников. При заселении в санаторий они клялись, что являются воспитанницами детдома. Ванька от такого пополнения обалдел: неужели ему до совершеннолетия предстоит жить под одной крышей с такими лапоньками?! Особенно ему, бедолаге, запала в душу старшенькая. Ее папа возглавляет спорткомитет. Леночка, вроде так величали красотку, отличалась от всех Ванькиных сверстниц: не пила, не курила, не материлась, всегда улыбалась, говорила «пожалуйста» и носила на пляже открытые трусики «танго».
Утерев рукавом набежавшую слюну, паренек криво усмехнулся. По возвращении с юга в детдоме разразился форменный скандал. Красотки разъехались по домам, открестившись от нелегкой сиротской доли. Он долго не мог оправиться от такого предательства. Директор детдома Татьяна Георгиевна Оборина объяснила своим воспитанникам, что им просто приснился приятный сон. Но Ванька-то помнил все: лучезарную улыбку Леночки, ее дорогие наряды и даже родинки, которые он разглядывал на безопасном расстоянии. Помнил и то, что она его упорно не замечала и даже не поздравила с днем рождения. Видимо, рожей не вышел.
Он глянул в свое оконное изображение: на него смотрела огромная голова с оттопыренными ушами, широкими скулами и вдавленной переносицей. Тихо матюгнувшись, сирота недобрым словом помянул родителей: «Да уж, удружили предки».
Ванька Жуков вздохнул, покачал головой и продолжил писать: «Деда, хочу с тобой посоветоваться. Помнишь, ты писал мне, что главное в жизни не работа, а заработок. Как я понял, лучше всех у нас живут сапожники. Как ты думаешь, стоит мне выучиться этому ремеслу?» Сидя на подоконнике и побалтывая ногой, он смотрит на свой прохудившийся ботинок. Вчера Ванька прослышал в канцелярии, что в детдоме работает настоящий сапожник. В его поисках он облазил все детдомовские закутки, но следов пребывания обувщика так и не обнаружил. Немного помявшись, страдалец подошел к директрисе, продемонстрировал ей выглядывающий из драного ботинка палец и спросил, где же все-таки найти сапожных дел мастера? Визгливая ругань обычно доброй начальницы напугала и озадачила: мол, не твоего ума дело, Жуков, сколько у нас в штате обувщиков, библиотекарей, нянь, прачек, музыкантов, пионервожатых и какие у них оклады. Вот выучишься на прокурора, тогда и будешь совать свой нос в каждую дырку. А казенной обувью, дескать, надо пользоваться аккуратно, тогда ей и сносу не будет.
Поковыряв в носу и прикинув все «за» и «против», Ванька вновь берется за карандаш: «А может, деда, мне в музыканты податься? Кстати, ты не в курсе, кто такие ромалы?»
И воображение уносит его на детдомовскую сцену. Уже целую пятилетку его, начинающего танцора, гоняют на репетиции здешнего цыганского ансамбля. Заправляет там Юрий Борисович, муж директрисы. Технической оснащенности детдомовского кружка позавидуют иные городские коллективы художественной самодеятельности. Тут тебе и синтезатор, и караоке, и видеокамера, и музыкальный центр. А цыгане с центрального рынка Кунгура так просто мечтают выкрасть все шикарные концертные костюмы.
Ванька с нескрываемой завистью поглядывает на танцевально-песенных авторитетов. Он-то все больше в подтанцовке, а центральные партии исполняют сантехники, плотники и прочие техработники. И лавры достаются им, и банкет после каждого концерта прямо на сцене. Частенько детдомовец прятался в суфлерской будке и, давясь слюной, наблюдал за пиршеством. Водка лилась рекой, колбасные запахи дурманили голову, а от звука хлюпающих персиков бросало в жар. Вся эта гастрономическая вакханалия сопровождалась призывными криками: «Гей, ромалы!»
Отогнав цыганские образы, и как будто что-то вспомнив, Ванька судорожно застрочил по бумаге: «Деда, увези меня отсюда. Нету никакой моей моченьки кушать эту проклятую перловую кашу. А если я, не дай Бог, опоздаю к обеду, так своей очереди поесть полдня ждать буду. Не хватает ложек, тарелок, чашек, табуреток. Вот здорово у тебя в тюрьме, Константин Макарыч! Помню, ты писал, что всего в избытке. А если даже и не хватает, так с воли подмогнут. Нам бы так».
Вот посетовал на свое житье-бытье сирота Жуков и опять недобро вспомнил родителей. Если бы они не пропили свою квартиру, то Ванька уже сейчас мог вырваться из казенного дома. За все годы, проведенные в стенах богоугодного заведения, Ванька лишь полтора месяца жил по-человечески. Во время прошлогодних выборов директриса трудилась чьим-то доверенным лицом. Времени для ремонта детдома не нашлось, поэтому его закрыли, а ребят отправили квартироваться к сотрудникам. Ваньке повезло. Числившийся то ли плотником, то ли столяром, то ли еще кем-то, хозяин квартиры оказался редкостным добряком. Они вместе вечерами раздавали листовки, клеили агитки, рассовывали по почтовым ящикам выборные газеты. А после агитационной работы их ждал вкусный ужин: украинский борщ, пельмени с кетчупом, батон с шоколадным маслом и кофе. Но все хорошее когда-нибудь кончается...
Эх, если бы папа с мамой ему оставили квартиру! Повезло ведь Ленке с Янкой, двум закадычным подружкам, попавшим на патронатное воспитание. И к кому?! К Евгении Юрьевне Тулиновой, дочери директора детдома. Сейчас живут всем семейством в ленкиной 2-комнатной хрущевке и в ус не дуют. Да и Бог с ним, что тетя Женя - мать-одиночка и девчонкам приходится нянчиться с ее грудным младенцем. Главное, не в детдоме живут. И тете Жене хорошо: квартирный вопрос решила, педстаж идет, зарплату неплохую начисляют, за ребенком всегда есть кому присмотреть. Лепота!
«А может, деда, ты к нам? - расчувствовался в письме внучок. - Евгения Александровна Шишкина, наша 73-летняя старшая пионервожатая, собралась на покой. Замену ей пока не нашли. Ты ведь в зоне смотрящий? Значит, наверняка смотришь за поведением. Вот и старшая пионервожатая занимается тем же самым. Знаю, деда, у тебя получится. Да и не долго тебе осталось в тюрьме сидеть, годик с небольшим».
Ванька написал, и даже испугался. Ведь за это время может многое измениться. В детдом зачастили проверяющие в погонах: проводят допросы, очные ставки, обыски. Воспитатели в коридорах шепчутся, что директора вот-вот снимут, отберут личный автомобиль, конфискуют квартиру и в конечном итоге все их семейство вместе с мужем-«цыганом» и дочерью-»патронаткой» отправят в тюрьму. Но все-таки есть надежда, что Татьяна Георгиевна в очередной раз выйдет сухой из воды. Ведь не зря на выборах трудилась. Да и общественный портфель у нее весомый. Как-никак председатель горкома профсоюзов работников образования. Попробуй-ка, уволь! А вдруг, все-таки снимут? Говорят, что уж очень много они у сирот наворовали.
Словно продолжая тайную мысль, Ванька упирается карандашом в бумагу: «Деда, а что можно купить на сто сорок тысяч рублей? Ботинки можно? А ранец с пеналом и набором фломастеров? А два билета на Черное море?»
От мечтаний у Ванятки захватило дух. И вот он представляет, что Константин Макарович, выйдя из тюрьмы, устроился к ним на работу. Директор на нового пионервожатого нарадоваться не может. Ему хватило одного разговора с местными коммерсантами, чтобы спонсорская помощь детдому потекла рекой. И ложек-вилок в избытке. Не говоря уже о полотенцах, мыле и мочалках.
Дисциплина с приходом Константина Макаровича повысилась. Многие курить побросали. Дедушка выбил деньги на презервативы, так что гонореей в детдоме больше никто не болеет, и «залетов» у девчонок нет. Еды хватает, поэтому сажать картошку на Курманаевской даче больше никого не заставляют. Ну, а самое приятное то, что новый педагог отобрал детдомовскую лодку у рыбаков. И сейчас Ванька в мечтах катает на ней домашнюю красавицу Леночку...
«Приезжай, дорогой деда, - встряхнувшись от грез, дописывал он второй лист. - Очень тебя жду. Остаюсь твой внук Иван Жуков. Дорогой дедушка, приезжай!»
Свернув вчетверо исписанные листы, он вложил их в украденный из канцелярии конверт. Чуть-чуть поразмыслив, он надписал: «Кунгур. На тюрьму дедушке». Потом почесался, подумал и прибавил: «Константину Макарычу».
Довольный тем, что дежурная воспитательница Тамара Гэссе продолжала храпеть и не помешала ему в очень важном деле, Ванька выбежал на улицу. С необычайной легкостью перемахнул двухметровый забор и опустил драгоценное письмо в заветную щель ближайшего почтового ящика.
Убаюканный сладкими надеждами, он час спустя крепко спал. Ему снился дед Константин Макарович. Он восседал на «шконке», голый по пояс, подпирая пудовыми кулаками бока и по-турецки скрестив ноги. Заштатный книгочей нараспев процитировал Ванькино послание. Не проронив ни слова, «положенец» Макарыч почесал левое предплечье с татуировкой «Век воли не видать». Покряхтывая, он встал и поправил подушку на соседней кровати - единственной, никем не занятой в отряде. На табличке в ее изголовье красивым каллиграфическим почерком было начертано: «Иван Жуков».
(с)тырил

 

Коровьев
ЖЫФ!!!!! ЗДОРОФ!!!!! УРРРРААА!!!!

 

везет Коровьеву.. столько поклонниц..

 

Сельская
так это мои, а там чужие.. интереснее..

 

Сельская
нискажу .